Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. - Страница 99

Бобрыня вдруг отодвинулся от стрелецкого сотника, а Русалко неожиданно покраснел.

– Много слухов ходит, – сказал он хриплым голосом и с заметным волнением. – Я сам слышал, как мои стрельцы это обсуждают. Они не думали, что это умышленное убийство, они обсуждали случайность, которая возведёт на стол Вадимира. Но я знаю Вадимира с детства. Мы вместе росли. И голову готов покласть на плаху, если не прав. Вадимир любит старшего брата, и никогда против него не пойдёт. А подослать убийцу… Надо совсем не знать Вадимира, чтобы так говорить. Нет, Вадимир такого наказа не даст.

– Слава Свентовиту, если это так, – согласился Веслав. – И добро Вадимиру, что у него друзья такие.

– Но не это главное. Надо ещё знать жену Вадимира, чтобы с уверенностью отвергать, – сказал вдруг Бобрыня.

– Жену? – переспросил Веслав. – А кто его жена?

– Дочь знатной хозаритянки, бывшей рабыни.

– Та-ак… – протянул Веслав раздумчивое слово. – Там хозаритянка, здесь хозаритянин. Это вам всем ни о чём не говорит?

– У меня в сотне ещё трое таких, – сказал Русалко.

– Вот как! – Веслав опять задумался.

– Надо у всех стрелы проверить, – решил Бобрыня. – У всех троих.

– Как я их обижу? – спросил Русалко. – А коли ни при чём они?

– Тогда проверяй у всей сотни, – предложил воевода. – Это не так обидно твоим хозарам будет. Но ничего не объясняй. Может, даже и не Семуша стрелял, а кто другой такими же стрелами. Проверь.

– Да, я так и сделаю!

– Стрелы с меткой ищи.

– Понятно, что не простые.

– И не откладывай! Сейчас же проверь.

Русалко на всех посмотрел, словно согласия спрашивая, и быстро вышел вместе с Телепенем и проводником, что Телепеня привёл…

* * *

Теперь перед дверью во вторую комнату домика жалтонеса ходил Веслав, а место Русалко у окна занял уже Бобрыня. Все ждали, когда «пень с бородой» скажет своё слово. Ждать пришлось не слишком долго. Вскоре дверь отворилась, и Рунальд вышел один. Посмотрел только на воеводу, других словно не замечая. Но молчал.

– Что скажешь? – не выдержал всё же Веслав.

– Скажу, что привезли вовремя, завтра было бы уже поздно.

– Спасёшь княжича?

– Не знаю… – Рунальд обещать ничего не хотел, и это заметили все. – Здесь – не спасу. В лес надо, ко мне в избушку…

– Когда?

– Прямо сейчас.

Воевода и не подумал спорить. Коротко глянул на Бобрыню, на Рачуйко со Светланом, и сказал, ничуть не сомневаясь:

– Пойду к князю носилки просить. У его дочери есть. Ты, сотник, готовь свою дружину в сопровождение.

Бобрыня кивнул, и собрался было выйти.

– Всю дружину я не возьму. Шуметь будут, а мой лес тишину любит, – сказал вдруг «пень с бородой».

– Носильщики со сменой, – уступив требованию без возражений, продолжил распоряжаться воевода, – и десяток в охрану.

– Носильщики и будут охраной… – подытожил жалтонес. – И всё. И быстрее. Надо отправить его, пока спит. Я дал ему отвар корня успокой-травы.

– Пусть так. Я пошёл… – Веслав заторопился…

* * *

Самому сотнику Бобрыне в этот раз пришлось тоже быть носильщиком, поскольку оставлять княжича без своего пригляда он не хотел, а Рунальд кроме носильщиков брать к себе в лес никого не разрешил. И так, восемь человек – это ему показалось слишком много. Четверо несли носилки, в то время как вторая четвёрка отдыхала в сёдлах. Кони работающей четвёрки велись на поводу, точно так же, как и конь самого Гостомысла. Дружинники надеялись, что избушку Рунальда княжич всё же сможет покинуть верхом.

Дорога шла то бором, то выныривала из под сосен в поле, где стояла не покрытая снегом смерзшаяся стерня, то миновала овраги с незамёрзшими ручьями, и круто взбиралась по склону. «Пень с бородой» шёл впереди, и удивлял всех способностью ходить быстро, невзирая на свой возраст. Носильщики едва-едва успевали за ним. Но это не удивительно. Они же шли с грузом, и старались груз нести аккуратно, не побеспокоив княжича. Когда Бобрыня сменялся, то старался ехать рядом с носилками, и время от времени заглядывал за занавеску, чтобы посмотреть в лицо княжичу. Гостомысл спокойно спал, привалившись к обшитым бархатом подушкам. Должно быть, жалтонес, в дополнение к успокой-траве, напоил его каким-то сильным сонным снадобьем, и теперь уже кошмары княжича не мучили. По крайней мере, он не метался так, как это было по пути от Рарога к Старгороду, и не был в холодную погоду мокрым от горячечного пота. Но и пить не просил, хотя Бобрыня, заботливо захвативший с собой баклажки с мёдом, когда первые носилки вынужденно выбросили, положил их в ногах Гостомысла в новые носилки. Рунальд, спросив, что в баклажках, не воспротивился. Тоже знал, как мёд помогает при отраве. Впрочем, мёд помогает при всех ранах и болезнях.

В один из моментов, когда дорога, выйдя из голого по времени года, тоскливо и сумрачно смотрящегося осинника, привела в скалы, за которыми внезапно повернула в сторону, прямо на самом повороте встретился отряд франков, состоящий из рыцаря и десятка простых воинов. Дружинники, услышав возглас Бобрыни, поставили носилки на землю, и встали впереди них, выставив копья в боевое положение. Но франки с места не двинулись, и никак не проявляли агрессивности.

Сделал успокаивающий жест и сам жалтонес. Но не прокомментировал встречу. Он сам, ещё быстрее, чем раньше, пошёл к франкам. Рыцарь, оставив сопровождение на месте, подъехал к жалтонесу, и что-то сказал, не покидая седла. Разговор происходил далековато, и ветер относил слова, поэтому никто не понял, о чём они говорят. Рунальд, покопавшись под плащом, вытащил из под своей широкой одежды мешочек, и протянул рыцарю. Тот в ответ, словно товаром обмениваясь, протянул другой мешочек, в котором что-то звонко звякнуло. Голос переходящих из рук в руки золотых монет оказался более различимым, чем разговор двух человек, и словене вполне ясно уловили его. Но им было совсем не до местной торговли неизвестно чем. И потому, когда рыцарь развернул коня, и пустил его вскачь, жестом приказывая своему отряду следовать за собой, жалтонесу никто не задал ненужного вопроса. Кроме того, словене прекрасно понимали, что к таким странным личностям, как «пень с бородой» могут обращаться совершенно разные люди, от нищего до короля, и у всех бывают свои надобности, не похожие на надобности других.