– Телепень идёт… – с удивлением в голосе сообщил вдруг Русалко, увидев долговязого и немного неуклюжего воина, поднимающегося по лестнице. – С ним ещё кто-то…
– С ним наш. Провожатый, – сказал сотник Заруба, посмотрев в окно сбоку от Русалко.
– Спешат… – добавил стрелецкий сотник. – Не иначе, с какой-то вестью…
– Телепень добрых вестей не носит – человек уж такой, от Богов, – прокомментировал Бобрыня, в сотню которого и входил долговязый вой.
Телепень вошёл, пригнувшись, потому что дверь не желала пускать человека такого роста, и осмотрелся, отыскивая взглядом Русалко, и только после этого, глядя исподлобья, шагнул к сотнику стрельцов.
– Там, в твоей сотне…
– Что?
– Лошадь, стало быть, околела…
– И что?.. – не понял сотник, о чём речь, поскольку Телепень красноречием не отличался. – Как околела?.. Отчего вдруг? Убили?..
– Нет… Пена вдруг изо рта, како в водовороте… Упала, и биться стала… Стрельцу своему ногу сломала. Мы её, стало быть, копьём добили…
– Отчего упала-то? – Русалко так ничего и не понял.
Телепень долго думал, чтобы ответить, но всё же ответил:
– Воевода Веслав сказывает, что, никак, яд…
– Опять яд? – с угрозой и с удивлением спросил сотник Бобрыня. – Да что мы, неведомо с чего вдруг в змеиное царство попали?
– Сам Веслав идёт, сейчас скажет, – сообщил оставшийся у окна Заруба.
Веслав вошёл вскоре, точно так же, как Телепень, склонился в дверном проёме, поскольку ростом был ещё выше, чем дружинник словен, и точно так же осмотрел всех, но взгляд остановил на сотнике стрельцов. Широкий меховой плащ держал запахнутым, и прятал под ним руки.
– Тебе, вижу, уже сказывали… Лошадь от яда околела…
– Почему именно от яда? – не понял Русалко. – Кто сказал?
– Подо мной однажды лошадь отравленной стрелой ранили… Видел… Так же точно… И стрелец твой ногу сломал… Стрелец Семуша из твоей сотни…
– Есть у меня такой. Хороший стрелец, издалека метко бьёт. В малую птицу на лету попадает. Значит, надо ногу ему в лубок завязать.
Воевода долго смотрел на сотника, собираясь что-то сказать, но будто бы не решаясь.
– Да, похоже, что стреляет метко… Ты хорошо его знаешь? – наконец, задал вопрос.
– Как и других… С детства, как нас в свой полк княжич Вадимир собрал.
– Что он за человек такой?
– Человек, как человек. Что душа нараспашку, не скажу. Не много о себе говорит, молчалив. В деле хорош, неуступчив.
– Лицом и волосом он чёрен. И глаза враскос… Отчего?
Русалко плечами пожал, не понимая суть вопросов и цель, которую воевода преследовал.
– Мать его, как мать жены княжича Вадимира, была хозарской рабыней… Но у нас так издавна повелось – кто среди нас, тот наш, словенин, стало быть, пусть хоть десять раз до того хозарином был… А что случилось?
– Случилось… Я этого Семушу на правёж отправил к княжескому кату?
– Как так? – встрепенулся Русалко. – Почто?
Воевода вытащил руку из-под мехового плаща, и бросил на скамью большой походный тул со стрелами. Тул был слегка помят, как бывает, когда лошади боками одна другую заденут, и тул к крупу придавят.
– Вот… Тул со дна сбоку прорвался… Стрела наконечником вылезла, и лошадь оцарапала… Оттого и околела… Вокруг царапины всё воспалилось, и пупырыши, как у княжича… Где был Семуша, когда Гостомысла ранили?
– Сейчас и не вспомнишь, в каком крыле… – Русалко стал серьёзным, и задумался. – Надо десятника спросить.
– Спросим. Мог Семуша в княжича стрелять? Специально – в него… Мог попасть издалека, когда никто не заподозрит, в кого он стреляет?..
– Зачем ему это? – не понял Русалко. – Не стал бы, конечно. А попасть… Куда стрела летит, любой стрелец знает, когда тетиву пускает.
Воевода вытащил из-под плаща ещё и свёрток кожи. А из свёртка две стрелы. Одна короткая, с простым круглым наконечником, князем-воеводой Дражко переданная, вторая длинная, с наконечником плоским и острым по краям, точно такая же, как стрелы из помятого тула.
– Смотри… – Веслав показал на едва заметную жёлтую полоску рядом с оперением. – Что это, как думаешь?
– Метка какая-то.
– Метка. Этой вот стрелой ранили княжича Гостомысла.
– Откуда ж она у тебя?
– Князь Войномир её на месте подобрал. Он и передал мне.
После этого воевода вытащил из тула все стрелы, и выбрал две. Показал. Точно такие же жёлтые метки.
– Только на двух стрелах. Первая, которая лошадь оцарапала. Но лошадь не может, как человек, с таким ядом бороться. Она быстро погибает. Погибнет ли человек, это надо у Рунальда спросить, но мы все надеемся…
– Ты хочешь сказать… – угрюмо спросил сотник Веслава, но не закончил фразу, поскольку и без окончания она стала понятной всем.
– Да, я хочу сказать, что в Гостомысла стрелял Семуша, и стрелял специально, зная, что делает. И, думаю, не по своему стрелецкому разумению, а по наказу чьему-то…
– Где ж он сейчас? – спросил Бобрыня с угрозой.
– Я церемониться не стал – сразу отправил его в подвал замка. Когда разрешит Бравлин, наш кат будет беседовать с ним.
– Я должен быть при этом, – твёрдо сказал Бобрыня.
– Я – тем более, поскольку Семуша служил в моей сотне, – досадливо рубанув воздух рукой, не менее твёрдо сказал и Русалко.
– Я доложу князю о вашем желании. Думаю, он сам того же захочет, – согласился Веслав. – Но вы без него должны подумать о том, кому выгодна смерть княжича? Кто может так страстно желать её? Не догадываетесь? Вам подсказать?