Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. - Страница 67

Годослав наблюдал за всем этим с одобрением, и только князь-воевода Дражко смотрел не на новоиспечённого князя Руянского, а в сторону дверей, где к волхву Ставру подошёл, проскользнув между дверных створок, маленький шустрый человечек, и стал что-то говорить. Князь-воевода этого человечка хорошо знал. Это появилось доверенное лицо Ставра и один из его главных помощников разведчик Сфирка…

– Княже, дозволь спросить… – поинтересовался боярин Лавр, обращаясь к Годославу.

– Что ещё?

– Князь-воевода, стало быть, в поход намеревается…

– Намеревается… – за Годослава ответил сам Дражко.

– А как же объявленная охота с пардусами? Мы бы тоже хотели…

– Охоту мы всё одно проведём… – сказал Годослав. – Да и сам Дражко далеко ещё не уедет.

– Я только дам стрельцам смотр, и отправлю их по назначению, – сказал Дражко. – А охоту я, как все знают, никогда не пропускаю…

– Да… – кивнул Годослав. – Мой лесной смотритель нашёл хорошую семейку вепрей. Говорит, что клыки секача могут вспороть брюхо лошади в доспехе. А молодёжь к осени уже подросла до того возраста, когда может украсить любой стол…

– То-то будет утеха… – грустно сказал боярин, и осторожно погладил объёмный живот, словно именно в него нацелены клыки дикого вепря…

Глава семнадцатая

Низкорослая и лохматая, как ведмедь, лошадка Вадимира – недавний подарок хозарских родственников Велиборы, переданный через купцов, внешней статью проигрывала почти всем лошадям отряда, и даже казалась слегка смешной. И, имея возможность свободного выбора в небедной княжеской конюшне, сел Вадимир на неё только для того, чтобы примириться с женой. Это перед воеводой Первонегом и посадником Лебедяном Велибора показалась приветливой, и демонстрировала свою улыбку, привычно не вынося сор из избы. На мужа же, как Вадимир сразу понял, всё ещё сердилась, зная заранее, что он сам начнёт искать способ примирения. Он и нашёл подходящий – сел на дарёную лошадку, удивив своим выбором видавших виды конюхов. Правда, не забыв взять с собой заводного рослого жеребца. Но на ходу лошадка оказалась необычайно быстрой, выносливой и послушной. И к тому же, благодаря своему небольшому росту, особенно вёрткой в поворотах и разворотах. Настолько вёрткой, что сначала это было даже непривычно, казалось, что лошадка не слушается и «чудит», хотя она, наоборот, очень хорошо, с желанием слушалась. Приноровившись к такой езде, Вадимир даже играл ходом лошадки, то вперёд срываясь, обгоняя всех, чтобы переброситься несколькими словами с разведчиками, и проскочить между корпусами их сильных и рослых коней вёртким маневром, то резво припуская к середине кавалькады, где в утеплённых санях ехала, до самого носа укрытая пологами из тёплого меха, Велибора, и там вокруг коней прокрутиться, завершая еще один маневр.

Велибора жест Вадимира оценила, и однажды даже коротко улыбнулась. Но решила, похоже, что ей ещё предстоит слишком многого от мужа добиться, и потому всякий раз при его очередном приближении закрывала глаза, показывая, что дремлет. Но делала это так, чтобы Вадимир увидел – она именно показывает это, а не дремлет по-настоящему, и стоило ему отъехать, она опять по сторонам смотрела. Такой умелый ход в женской игре заставил слабого для такой жены характером Вадимира подъезжать к саням чаще, хотя и с тем же результатом.

Воины сотни, взятой княжичем в качестве сопровождения, видели всё это, на сани косились с неодобрением, а на княжича поглядывали с сочувствием. Все они входили в его личный полк, были, как сам Вадимир, молоды и малоопытны, как в сече, так и в житейских делах, но понимали многое. Вадимира откровенно жалели.

Так и преодолевали бесконечную дорогу, под скрип снега, давимого копытами и полозьями саней, под шутки молодых воев над теми, у кого белели от мороза щеки или нос. Темп передвижения сразу взялся высокий, как и приказал княжич, но не такой, чтобы утомиться в первый же день пути, и скоро миновали первые ближайшие к Славену охранные крепостицы – без задержки. Вадимир не намеревался снимать с них гарнизоны на необходимое вроде бы усиление городской дружины, поскольку путь в полуночную сторону вёл к разбросанным в нескольких местах княжеским дружинам, которые подчинялись лично Буривою. И снять отсюда даже несколько десятков без разрешения отца, не зная его планов, Вадимир не решился. Его надежды связывались с тем, чтобы выпросить для сохранения Славена тысячный полк Гостомысла, оставившего своих воев на попечение отца. Вернувшись с ними, уже много раз прошедшими через суровую и жёсткую сечу и в родных землях, и участвующими в походах к бодричам, и хорошо знающими, на что способны варяги-русы, как и любые другие бойцы, Вадимир мог бы быть спокоен за городские стены. Эти испытанные вои не подведут, и противника в город не пропустят.

Мороз, ещё ранним утром обещавший день, может быть, угрюмо-суровый, не редкий для этих не слишком ласковых широт, неожиданно в середине дня принёс, к общей радости, солнце, которое играло на снегу, отражаясь многогранными лучами, и создавая приподнятое настроение, которое даже у Вадимира улучшилось, несмотря на всё старание Велиборы его испортить…

* * *

Любить жену, знал Вадимир, положено по законам богов. Но, наверное, боги дают людям эту любовь, не спрашивая их личного согласия. Как иначе объяснить то, что произошло с ним. Сам он никогда раньше, до предложения о свадьбе, Велибору не видел. Знал, конечно, что скоро ему, как и всем, предстоит жениться, приглядывался к разным славенским красавицам с естественным интересом, и представлял, как должна выглядеть его будущая жена. И не сомневался, что она будет мало отличаться от жён его старших братьев. Рано потеряв мать, и, в отличие от старших братьев, лишённый, практически, материнской заботы, Вадимир имел представление о женщинах как раз через их образы. Но, когда отец пригласил младшего сына для разговора к себе, Вадимир совсем не ожидал, о чём пойдёт речь. Тем более, не ожидал, что инициатива его женитьбы будет исходить не от самого отца, а от посадских советников, которые, как оказалось, имеют возможность вмешиваться не только в торговые и ремесленные дела города, но и во внутрисемейные отношения князя.