Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. - Страница 51

– Что, должны вести быть? – раздражённо передразнил её Вадимир. – Стать, рано ещё вестям быть… Брат сам с ними вернётся…

– Если он вообще вернётся… – прошипела Велибора себе под нос.

– О чём ты говоришь?

– Бисения кости птичьи бросала… Сказывала, погибнет Гостомысл в дороге. Не доедет до своего Годослава любимого… И сказала, что быть тебе князем… А я к тому уже давно готовлюсь… Бисения знает, что говорит…

Сирнанская труболётка Бисения, недобрая старая рабыня Велиборы, которой и сама хозяйка порой побаивалась, всегда гадала только на костях птенцов водоплавающих перелётных птиц – птицы издалека летают, много видят и много знают, и в воде знания черпают, а вода в мире общая, и тоже знает всё. И предсказания Бисении почти всегда сбывались. Но «почти» – это совсем не «всегда», как хорошо знал Вадимир…

– Не верю! – воспротивился княжич. – И не поверю ни тебе, ни твоей вислоносой Бисении. Старец Вандал сказывал, что вернётся Гостомысл здоровым и с успехом. И, конечно, Вандалу я верю больше, чем этой безумной старухе…

– Давно ты у Вандала был? – спросила Велибора с насмешливым горьким вызовом, который всегда сильно действовал на мужа и заставлял его уступить в споре.

– У него брат был. Вандал сам торопил Гостомысла с дорогой. И обещал ему удачу…

Велибора поморщилась досадливо. Её самою старец дважды отказался принять, хотя принимал её мужа и подолгу с Вадимиром разговаривал. Велибора боялась, что разговор зайдёт о ней, но, кажется, Вандал предоставлял Вадимиру самому разбираться с женой и с её стремлениями. Но Велибора, обиженная отказом, на старца Вандала осерчала сильно, и, затаив обиду, всегда раздражалась при его имени, хотя хорошо знала, как относятся к старцу и словене и варяги-русы, и даже дикие сирнане, в том числе и старая Бисения.

– Как хочешь… А князем тебе всё одно быть! – вне всякой логики заявила Велибора, прекращая спор. – А я всё равно с тобой поеду… Так и руны велят…

Вадимир на это только вздохнул обречённо. Характер жены он знал лучше других, и понял уже, что Велибора не отступится от своего решения и не отстанет от него в своём желании поехать, и как-то повлиять на события, если эти события будут происходить. Кроме того, последнее добавление плеснуло воду в огонь сомнения. Вадимир и сам слепо верил гадальным рунам, мешочек с которыми всегда носил на поясе. И много раз убеждался, что удача идёт к тому, кто слушается рунических подсказок.

– Тогда иди собираться… А у меня дел ещё много. Не мешай…

Велибора даже просветлела своим смуглым лицом, и заспешила из горницы. А Вадимир послал за городским воеводой и за посадником, и, тем временем, велел позвать давешнего гонца, чтобы расспросить подробности. Пока гонца искали, он потянул тесёмку на мешочке с рунами, и, как и полагается, не глядя, сунул руку в мешочек. Потом прислушался к себе, задал мысленный вопрос, перебирая несколько глиняных кругляшков так, словно пальцы сами должны были знать, какой из них выбрать. Вытащил руну, и поднёс раскрытую ладонь к догорающей в серебряном подсвечнике свече. Выпала руна «радуга». Дорога… «Радуга» – эта руна пути, у которого есть сердце, пути, проходящим в бесконечной борьбе Воды и Огня… Что это должно означать?

В первую очередь – надо ехать быстрее. А борьба Воды и Огня – это состояние отца, которого сжигает огонь воспаления, и с этим огнем борется вода сильного княжеского тела. Тушит, наверное, иногда боль.

За дверью послышались шаги. Гонца нашли быстро, он, должно быть, ещё уснуть не успел. Вадимир спрятал руну в мешочек. Глиняная кругляшка глухо звякнула.

Гонец вошёл.

– Без посторонних поговорим. Что ещё про батюшку сказывать имеешь? Как он?.. – спросил Вадимир, и посмотрел на дверь, за которой недавно скрылась «посторонняя» Велибора, словно опасался её возвращения.

И гонец этот взгляд заметил, отчего вздохнул с сочувствием. Когда женщина в простом доме правит – это беда. А когда она, перегоняя мужа, стремится в княжеские дела влезть – это беда втройне, это беда для всего княжества. А если женщина эта дочь бывшей рабыни, и потому рвётся всеми силами доказать, что она стоит большего, чем от неё ожидают, такую женщину уже необходимо опасаться всем. И всем следует бояться ее слегка раскосых глаз.

– По порядку начну, как сначала было… Вот… Князь Буривой, как княжича Гостомысла проводил до ворот, к себе в терем вернулся, и так ни разу боле не выходил… Даже, сказывали, по горнице не ходил… Но на лавке, где ему постелили, как обычно, у окна, лежать не желал, как настоящий вой. Спал за столом, в доспехе и при мече. Однажды даже попросил коня оседлать. Но сам опять не вышел… А четвёртого дня стол сломал. Долго думал, потом кулаком по столу ударил, и сломал посредине – сразу все доски проломил. Новый приносить не велел. Потом просто так сидел, без стола, и волхвов к себе боле не подпускал. Они ходили раньше один за другим, всё ему сказывали, за что ему так, а помочь не могли, вот княже и молвил, что хватит, мол… А вечером опосля того, как стол сломал, слёг на лавку, и только слуг средка зовёт, да гонит быстро… Порой из разума выходит. А как нормальный, так всё по старому, в ясности… И разведку кругом Карелы высылает, и разведчиков сам слушает…

– А тебя когда послал?

– Третьего дня же, с ночи, когда слёг, и лёжа же наставлял.

– Быстро же ты добрался.

– Двух коней сменил. Одного чуть не загнал.

– Ладно, отдыхай. Ко мне идут. Это, должно, городской воевода с посадником. Как соберусь, тебя поднимут. Проводником нам будешь.