Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. - Страница 22

Правда, в первый год дело обстояло именно так, как казалось со стороны. Даны, чтобы не совсем потерять к себе уважение, время от времени делали воинские телодвижения, и стягивали к границе с бодричами свои полки. Так они проверяли реакцию противоположной стороны. И по приказу Карла на датскую границу немедленно выдвигались полки франков из близкой Саксонии, усиленные отрядами саксов, которых Готфрид ранее поддерживал, но которых потом бросил на произвол судьбы, носящей имя Карла Великого. Это сдерживало агрессию, поскольку датское королевство не решалось начать войну с королевством франков, точно так же, как сами франки не решались начать войну с Данией – исход такой войны никто не смог бы предсказать, и рисковать всем, чего добились за многие годы, не желали ни Карл, ни Готфрид. Но королевство франков, к тому времени ещё не назвавшее себя Священной Римской империей, имело слишком обширные собственные границы, и великое множество беспокойных несговорчивых жителей, которые только и думали о том, как вырваться из тяжёлых лап двух франкских леопардов и не попасть под их молоты. И потому Каролинг не мог заниматься решением только лишь проблем маленького, хотя и, благодаря своему географическому положению, стратегически важного княжества. Да и войска, постоянно расквартированные в Саксонии, снова стали там же, на местах, насущно необходимы, поскольку саксы народ не менее дикий, чем даны, и такой же неуступчивый, и не любят чувствовать над собой чужую сильную управляющую руку. И этим войскам теперь было уже совсем не до помощи восходному соседу. Тем более, что восходный сосед совсем не рвался сделать то, что хотел увидеть Карл и его окружение, где не последнее по влиятельности место занимали высокие церковные сановники. Разработанная одним из умнейших помощников короля, учёным аббатом Алкуином система ненасильственного распространения христианства, основанная на примерах проповедей первых апостолов, действовала, но давала не слишком зримые результаты. Алкуин, как довод, приводил в пример проповеди Павла: «И я, братья, не могу говорить вам, как существам духовным, но как плотским. Подобно младенцам во Христе, я предложил вам напиться молока, а не твердую пищу. Вы бы ещё не возмогли, да и теперь ещё не можете». То есть, аббат предлагал обращаться с новообращёнными и теми, кого планировалось обратить, мягко, питать их материнским молоком, а не хлебом, готовить нравственно, прежде, чем принимать в церковное лоно. Тогда, по мнению Алкуина можно было бы избежать того, что произошло с саксами, которые после проповеди в церкви отправляются в свои священные рощи, чтобы принести жертвы Вотану и другим прежним богам. Но Карл был человеком нетерпеливым, и имел обыкновение, когда время затягивало развёртывание событий, доказывать свои аргументы не только логическими доводами и разумными уговорами, но и ударами тяжёлого копья, остриём которому служил воинственный монсеньор Бернар, дядя короля. К тому же Карла очень толкали к такому поведению окружающие, особенно, когда рядом не было Алкуина, и некому было простым рассуждением повлиять на действие. Окружающих понять тоже можно – они всегда были голодны, как любимые королевские волкодавы, и всегда искали, что и где можно ухватить. В уже завоёванных странах Карл учреждал закон и порядок, чем очень гордился. При таком положении, там ухватить ничего не удавалось. А вот когда только начиналось завоевание, тогда грабитель считался героем, и получал не только богатство, но, с благословления Римского Папы, и почести, и славу.

И непонятное положение богатого княжества бодричей многим покоя не давало. Карл, выслушивая своих советчиков, порой начинал вслух сожалеть, что послушался доводов аббата Алкуина, и подписал непростительно мягкий договор с бодричами. И только от него одного зависело, когда доводы аббата вообще перестанут на короля действовать. А для этого нужно было немного – нужно было только доказать активное противодействие бодричей принятию христианства. То, что христианство принял князь бодричей Годослав, не значило ровным счётом ничего…

* * *

Князь-воевода распрощался с Годославом и с волхвом Ставром, который, в дополнение к пригляду своего учителя отшельного волхва Горислава, решил сам взглянуть на княгиню Рогнельду, и пошёл к ней вместе с князем бодричей. Дражко же отправился навестить свою матушку, которая в последние полтора года по болезни ног не могла ходить, но жила по-прежнему в правом крыле Дворца Сокола, отведённом Годославом для князя-воеводы. Престарелую княгиню-мать, родную старшую сестру матери князя Годослава, конечно же, давно предупредили о приезде сына, и она ждала его с нетерпением.

Пожилая болгарка Додола, бывшая рабыня матери, срок рабства которой истёк уже два десятка лет назад, встретила князя-воеводу в дверях.

– Ждёт она, ждёт… Поторопись… Не волнуй её… – по-свойски подтолкнула она Дражко под бок, чтобы он ускорил шаг.

– Дражко, что ли, пришёл? – из-за занавески спросила княгиня-мать.

Голос, подкреплённый надеждой, хотя всё же слабый, показал, как мать обрадовалась.

– Это я, матушка, это я… – Дражко постарался говорить не громко, как и полагается, как ему казалось, говорить рядом с больными. Точно так же и в его присутствии говорили, когда он три года назад лежал после раны, нанесённой рукой боярского наёмника-убийцы, и мать, тогда ещё ходячая, ухаживала за ним.

– Хвала Свентовиту! Дождалась, значит… Иди сюда, иди ко мне… – княгиня облегчённо и шумно вздохнула.