Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. - Страница 107

107

– Спасибо за предупреждение, – усмехнулся Бобрыня. – Только, после событий на переправе, мне кажется, эта война стала уже нашей настолько же, насколько она и ваша. Нас принудили вмешаться в неё, и принудили это сделать сами франки, которые, оказывается, любят видеть себя пострадавшими, как все люди из породы шакалов. На переправе они, слава Перуну, и пострадали, как того хотели. Поможет Перун, пострадают и позже, а мы, с помощью богов, поможем им в этом, насколько сил хватит.

– Мало сил у нас, мало. Ты, наверное, плохо представляешь, что может Карл, которого франки называют Великим, – серьёзно и с неприкрытой грустью сказал Заруба. – Франки хорошие воины, а король их – хороший полководец, полками руководят хорошие рыцари. Просто так, сам наверное понимаешь, всю Европу не захватишь и одной воле не подчинишь. А если и захватишь, и подчинишь, как уже бывало с другими, то ненадолго. Такой громадной страной управлять надо. Здесь ум недюжий нужен. И у Карла он есть. По сути дела, мы обречены. Так сказал сам князь Бравлин, который лучше других знает положение вещей. Пять лет назад мы ещё могли сопротивляться, но год от года сил становилось меньше. И теперь ваграм осталось только несколько равнозначных путей – или с честью умереть, или уйти всем народом куда-то подальше от франков, где Карл не скоро может появиться, если появится там вообще, или просто предать свою веру и своих предков, и франкам подчиниться, как подчинились им саксы и все другие народы.

Бобрыня пожал широкими плечами, показывая своё неодобрение.

– Вы же дружите с данами.

– Дружба дружбой, а свои интересы каждый блюдёт сам. Даны не захотят из-за нас ввязываться в войну с Карлом. Готфрид просто побоится такой войны, где победитель неизвестен. Ему хочется много власти, но он боится потерять всё.

– Тогда можете просто уйти к данам. Граница рядом.

– Это опять то же самое, что предать веру и предков… Нашу веру даны терпеть не захотят. У них есть свой Один, и чужих богов они вынести рядом не смогут. А кто в действительности лучше, Карл или Готфрид – это неизвестно, хотя один из них союзник, второй – враг. Но союзник добрым нравом и заботливостью даже о своих подданных не отличается, а враг, в противовес ему, о своих людях всегда заботится, какого бы они племени не были. Единственно, он не терпит чужую веру. Нашу веру. А мы не терпим другую – их веру. И это противоречие разрешить сложно, если не сказать, что практически вообще невозможно. Вот для меня лично пойти к франкам в церковь – это то же самое, что пьянствовать и плясать на домовине матери. А посетить священную рощу Одина, куда ходят даны – то же самое, что отправиться в гости к Чернобогу с пожеланием ему удачи и здравствования.

– И что же вы будете делать? – сочувственно вздохнул Бобрыня.

Заруба горько усмехнулся.

– Не сдаваться же. А там посмотрим, что нам Свентовит уготовит. А пока князь Бравлин хочет знать состояние здоровья княжича Гостомысла. Он сам хочет навестить его здесь, как только княжич будет в состоянии разговаривать с ним. Должно быть, Бравлин связывает с этим разговором какие-то надежды. По крайней мере, я так понял серьёзность его тона. Когда нашему князю пожаловать?

– Этого я сказать не могу, хотя всей душой своей надеюсь, что пожаловать ему удастся. Но Рунальд запретил нам входить в избушку самим, и запретил пускать туда посторонних. Придётся ждать, когда он сам выйдет. Он обещал, что пробудет в избушке с княжичем три дня.

Сотник Заруба звучно вздохнул:

– Тогда придётся и мне ждать, когда жалтонес сам выйдет. Надеюсь, это произойдёт вскоре. Через три дня может выйти с вестью о здоровье княжича. А сам может и раньше показаться. Ладно, подождём. Тем более, что я тебе не все ещё вести передал. Напоследок оставил, как и полагается, самую интересную. Специально для тебя и твоих людей.

– Ну-ну… – Бобрыня поправил ножны меча.

– Помнишь, сотник Русалко пошёл проверять стрелы у своих стрельцов.

– Помню.

– Как только началась проверка, из сотни сбежали десятник Парван и стрелец Осмак. Знаешь, небось, таких?

– Нет, не знаю. Это сотня княжича Вадимира. Я из полка княжича Гостомысла.

– Вот. И десятника видели отправляющимся в эту сторону. Осмак вообще неизвестно, куда пропал. Веслав выслал дозоры по всем дорогам, но толку от этих дозоров, сам понимаешь.

– В спину выставляют не дозоры, а погоню.

– Погоню тоже выставляют в ту сторону, которую знают. А если не знают, то… Конечно, послали лёгких конников к переправе. Думали, домой двинет. На переправе такого не видели.

– Но если Парван сюда поехал…

– За десятником-то настоящую погоню послали, только она ни с чем воротилась. Я как раз по пути наших воев встретил. Не нашли или не догнали. А дорога эта, если дальше ехать, может привести только к саксам и франкам или, если свернуть, к данам. То есть, десятник явно не домой собирался возвращаться. Но, что интересно, Русалко говорит, что оба сбежавших наполовину хозары, дети хозарских рабов. Как и известный тебе Семуша.

– Понятно. А с Семушей что?

– Говорит, что в глаза эти стрелы, что в туле в него нашли, не видел. Не было, мол, у него таких. Тут ещё одно. Его десятник подтвердил, что Семуша был в другом крыле, когда в Гостомысла стреляли. Он никак стрелять не мог. Хотя тоже хозарин. Правда, говорят, он со сбежавшими хозарами не дружен был. Не враждовал, но и не дружил. Он вообще, кажется, ни с кем в сотне не дружил, хотя Русалко ему верит, и говорит, что стрелец Семуша отменный, и надёжный, в деле многократно проверенный.

107