Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. - Страница 105

105

– Я хворост костру ломал, видел черкан, – сообщил густобровый и ярко-синеглазый дружинник Ждан. – Настороженный… Должно, «пень с бородой» ставил. Не забыть с рассветом проверить… Зайчишку бы на утренний костёр…

– Если черкан стоит, то и петли должны быть рядом, – сказал дружинник Зеленя. – Поищи… Заяц лучше в петлю идёт… А черкан по пушнине чаще…

– Заяц пока с осени не голодный, – возразил вой Телепень, вышедший, как все хорошо знали, из старого охотницкого рода. – Он не дурак, в петлю запросто так не полезет… Петлю по снегу ставить след, когда он дорожку натопчет… А без снега петля ни к чему…

Сотник в общий разговор не вступал, жевал солонину, и задумчиво молчал. Это заметили все, но все чувствовали и собственную заботу о княжиче, однако понимали, что забота сотника многократно более сильная. При этом все хотели знать, что же случилось с Гостомыслом, поскольку воям никто не рассказывал о случившемся. И потому вопрос прозвучал естественно:

– А, правда, что княжича убить замыслили? – спросил Рачуйко. – Слышал кто?

Не в открытую Бобрыню спросил, а, вроде бы, товарищей своих, но с пониманием того, что сотник не может не вступить в общий разговор, а он-то лучше других знает, что там произошло после отправки в подвал Замковой горы стрельца Семуши.

– Воевода Веслав так говорит… – сообщил Телепень, присутствующий в домике жалтонеса тогда, когда Веслав туда пришёл.

Наверное, Телепень и раньше передал весть другим дружинникам, иначе откуда бы такой разговор, – понял Бобрыня. Но Телепень откровенно туповат, и сам, наверное, ничего толком из происшедшего не понял. Да и перепутать всё может, когда рассказывать начнёт. Это все знают, и потому долговязому вою верят всегда только наполовину, хотя знают, что склонности к вранью тот не имеет. Просто ум у этого человека сильно неповоротлив. В своём-то деле он хорош, а там, где головой думать надо, там лучше без его слова обходиться.

– А кому ж такое злодейство надо?.. – возмутился Светлан, продолжая разговор опять же с откровенным желанием услышать мнение сотника. – За просто так никого не убивают, тем паче, княжича. И самому Семуше Гостомысл наш ничего плохого не сделал. Не иначе, подослал кто-то на чёрное дело…

– Знамо дело, подослали… – авторитетно решил Телепень, но ничего больше не добавил, хотя разговор о том, откуда может быть направлена стрела в княжича, шёл при нём. Видимо, долговязый вой знал, что такое такт, и понимал вред, который могут принести сплетни. Сплетни ведь это слухи, только сначала от правды отталкиваются, а потом обрастают несуществующими подробностями, и совершенно уже искажают истину. Стать инициатором такой сплетни Телепень не захотел. И хорошо, что с сообразительностью Телепень не дружит. Иначе уже неспокойно стало бы в дружине. И на стрельцов, что в сохранение дал Вадимир, дружинники смотрели бы с косой опаской, если не со враждой. Но они и так всё понимали, и, как оказалось, разброд в дружине уже пошел.

– Не надо было брать с собой сотню Вадимира, – мрачно сделал вывод Ждан, и нахмурился. Когда Ждан хмурился, глаза у него становились совсем тёмно-синими, и обжигали глубинным льдом. – Коли надо было стрельцов непременно, своих взял бы.

– Свои все, почитай, у князя Буривоя заняты, по крепостицам разбросаны, – возразил Светлан. – Пока их воедино соберёшь, заяц зимний полиняет.

– Можно было и без стрельцов обойтись. Одной дружиной.

– Нет, что ни говори, а там, с ляхами и с пруссаками, стрельцы нас всех выручили. Они, почитай, без нас обошлись. Да и на переправе…

– И мы без них так же обошлись бы, – не согласился Ждан. – Не впервой меч поднимать. А франк, кажись, не страшнее варяга.

– Это решать не нам, а княжичам, – спокойно показал бессмысленность спора сотник, и подбросил в огонь толстое короткое полешко. Горящий хворост под весом полешка треснул, выбросив кверху большой сноп стремительных искр. – Они лучше меня и лучше вас знают, кому быть на каком месте нужным. Туда того и посылают.

– А не было бы этой сотни стрельцов от Вадимира, и Гостомысл сейчас не лежал бы в этой избушке, – не согласился Ждан.

Бобрыня усмехнулся.

– Ты прямо всех стрельцов Вадимира во главе с Русалко хочешь к ворогам прилепить.

– Всех – не всех, а смотреть за ними след внимательней, – стоял Ждан на своём. – Почто в княжича стреляли? Кому нужно было б, коли Гостомысл сгинул, когда Буривой последний срок доживает? А? Думайте сами. Кто тогда у нас княжить стал бы?

Бобрыня понял, что разговор этот в дружине не первый, и на душе неспокойно у всех, как и у него самого. Он сам хорошо представлял, что бывает с дружиной, у которой на душе неспокойно, если ей вдруг в сечу предстоит пойти. Не дружина боевая это будет по боеспособности, а сброд с дубьём вместо копий. И разговоры эти необходимо пресекать. Но как их пресечь? Каждому язык не отрубишь. Отвернёшься, они опять говорить будут. Запретишь – и это ничего не даст, только больше озлобит воев. Значит, надо осторожно и спокойно, без власти сказывать. Но так хитро сказывать, чтобы не разжечь возмущение, а наоборот, заставить задуматься, и понять, что снаскоку сложные вопросы никогда правильно не решаются, а когда и решаются, то не в дружине, а на властных верхах. И обязательно убедить, что вопрос решится по справедливости, по законам Прави. Время подойдёт, и решится.

– Здесь ты дело говоришь, – согласился Бобрыня. – Я, конечно, верю Русалко. Он честный сотник, и вой добрый. А Русалко готов голову на плаху положить, что Вадимир против брата ничего не предпримет. И здесь я ему тоже верю, потому что Вадимира и сам знаю. Характером слабоват, однако не подл. Но тут вот…

105